Неожиданная речь Ауга вызвала растерянные взгляды среди других офицеров, особенно боевых капитанов, которые сильнее остальных были связаны с Медузоном. Постороннему наблюдателю позиция Ауга могла показаться достаточно сильной, хотя бы из–за подготовленных орудий. Он умело воспользовался разногласиями железных отцов.

Апотекарий Горгонсон уже высказывал опасения по поводу лечения Ауга на Льяксе. Похоже, что марсианские техножрецы лишили так хорошо знакомого Медузону воина чего–то важного. Он, конечно, замечал это прежде, но только сейчас смог осознать значение перемен.

— Говори откровенно, Ayг, — напряженным от ярости голосом произнес Медузон. — Ты замышляешь переворот.

— Ты не так меня понял, брат. — Обращение «брат» сильнее всего задело Медузона. — Я просто полагаюсь на мнение наших лидеров.

— Каких это? — спросил Боргус, озвучив всех заинтересовавший вопрос. — Себя самого? Совета? Это мы уже пробовали. Вы сами избрали Медузона.

— Это было до возвращения нашего отца.

— Кровь Медузы! — взревел Боргус, наполовину вытащив из ножен свой меч. — Что ты сказал?

Боргус сражался на Истваане, по крайней мере, в его отравленной атмосфере. Он видел пикты ужасной смерти Горгона, распространенные предателями на все корабли, еще способные принимать сигналы. Это было сделано с целью ослабить боевой дух, хотя эффект получился обратным. Но любая попытка добраться до поверхности закончилась неудачей, а то и гибелью.

— Горгон жив, — объявил Равт, выбрав именно этот момент, чтобы заявить, кому он верен.

В отличие от Боргуса, некоторые офицеры казались растерянными. Все внимание было приковано к фигуре на троне, перед которой железные отцы, восставшие против законно избранного военачальника, преклонили колени. Не исключая Аркборна, лицо которого отчетливо отражало боль, причиненную этим движением.

Серебристая рука шевельнулась, пальцы приподнялись, словно приветствуя собравшихся.

Другие железные отцы все как один тоже опустились на колени. Остались стоять только Медузон и его воины да охваченный яростью Боргус.

— Это безумие, — отрывисто бросил он.

В тот самый момент Вулкан открыл глаза.

Он не увидел призрака из своих кошмаров, но не увидел и своего брата в фигуре, сидящей на троне и закутанной в мантию.

Он двинулся вперед. Его шаги нестройным припевом сопровождал вой автоматически наводящихся орудий. Вулкан остановился.

— Всем известно, что меня невозможно убить, — спокойно заговорил он, не сводя с трона глаз. — Я не просто бессмертный, не просто долгожитель.

Вулкан ощутил, как напряглись его Верные Драконы, и незаметно приподнял руку. Зитос, Гарго и Абидеми отвели руки от рукояток оружия.

— Я дал себе слово не вмешиваться, но сейчас дело касается Ферруса, и я не мог остаться в стороне. Давайте посмотрим на моего брата, — предложил он. — Пусть он выйдет на свет. Дайте мне взглянуть на него.

Правый глаз Ауга задергался от потока цифровой информации, хлынувшей в приемные устройства автоматических орудий и отключившей их. Они подчинились, словно вассалы перед верховным владыкой.

— Брат… выйди вперед. — позвал примарх и медленно шагнул, вытянув перед собой руку. — Брат, посмотри на меня. Это я, Вулкан.

Все взгляды обратились на Горгона, окутанного мантией и тенями. Его пальцы приподнялись и упали.

Вулкан повернулся к Аугу:

— Выходит, я разговариваю только с рукой? Что же вы с ним сделали? — Он опечалился и снова обратился к брату: — До чего они тебя довели, Феррус, — прошептал он, и на глазах, словно рубины, заблестели красные слезы.

— Я вижу здесь сплошной обман, — заявил Медузон.

— И я тоже, — грустно пробормотал Вулкан и развел пальцы вытянутой вперед руки.

Его молот Урдракул поднялся со своего места и с металлическим звоном влетел в ладонь примарха, словно притянутый мощным магнитным полем. Два воина Железных Рук, охранявшие оружие, не смогли ему помешать. Вулкан, схватив молот, ринулся вперед и сорвал мантию с Горгона, обнажив скрывающуюся под ней ложь.

Открылся скелет, полностью механический, из полированной стали, лишенный конечностей и даже с безглазым черепом. Он был ростом с Ферруса, но больше никакого сходства, за исключением серебристой руки — подлинной, поднятой на поле боя. Лишенная опоры, закрепленная скобой и болтами, она безвольно повисла на проводе, беспорядочно подергивая пальцами.

Ayг и его братья попытались вмешаться, но остановить Вулкана было невозможно. Он взревел с яростью такой же безудержной, как на поле боя, когда впервые узнал о гибели брата.

Одним ударом молота он свалил жуткое чучело. А потом схватил Ауга за горло.

— Это надругательство, — бросил он охрипшим от гнева голосом. — Жалкая копия моего брата, вашего отца. Неужели Железная Десятка пала так низко?

Рука дернулась, но безо всякого смысла или намерения. После этого она осталась лежать в стороне от груды обломков.

— Тебе повезло, железный отец, что я не злопамятен, — сказал Вулкан Аугу и отпустил его.

Сверкающим взглядом он предупредил остальных, чтобы они не становились у него на пути, и встал над серебристой рукой Ферруса Мануса.

— Мой брат считал себя несокрушимым, — сказал Вулкан. — Жаль, но это бремя выпало не ему, а мне. Возможно, эта часть его действительно неуязвима. Но я не хочу, чтобы ее оскверняли, используя в корыстных целях.

Он обрушил Урдракул на серебристую руку, и несокрушимое стало сокрушимым. Конечность, словно стекло, рассыпалась на мелкие осколки, разлетевшиеся по арене. Несколько фрагментов упало у ног Ауга, и он нагнулся, но сразу же отшатнулся назад.

Гнев Вулкана утих, и он позволил молоту выскользнуть из пальцев. Глупо было позволить себе вмешаться в борьбу Медузона, и теперь он понимал, что больше не может в ней участвовать. Он должен добраться до Терры, все зависит от этого.

— Все кончено, Ayг, — сказал Медузон, становясь рядом с Вулканом, — Культа Горгона больше не существует, но Железная Десятка осталась.

Уничтожение руки Горгона имело огромное значение. То, что считалось несокрушимым, было уничтожено, таким образом утратив всю свою силу и привлекательность для всех, кто намеревался извлечь из ситуации выгоду.

Для Ауга и его братьев рука примарха стала средством захвата власти. Равновесие сил снова изменилось. Медузон видел это в лицах боевых капитанов и других офицеров. И в лицах железных отцов. Не только Джебеза и четверки, организовавшей культ, но и других лидеров. Лояльность и одобрение. Он лидер, а они последуют за ним.

В этот момент Медузон наконец получил поддержку примарха, и он собирался воспользоваться ею в полной мере.

— Наш отец мертв. Он погиб в черных песках Истваана, в окружении тел воинов клана Аверний, — сказал он, посмотрев на Лумака и получив в ответ уважительный поклон. — Захлебывался собственной кровью еще до того, как его обезглавили.

Присутствующими внезапно овладели мрачные воспоминания. Многие воины, даже те, кто не принадлежал Десятому легиону, склонили головы.

— В тот день могли сгинуть и Железные Руки, но мы выжили. Остались наша честь и подвиги. Плоть слаба, но не Десятый. Мы устояли, но мы существуем только до тех пор, пока помним о своей верности друг другу и Трону. Я, Шадрак Медузон, рожденный на Терре, но закаленный на Медузе, стою перед вами. — Он посмотрел на Ауга и других вероломных фратеров. — Я бросаю вызов любому, кто мне противостоит. Мне нужен каждый клинок. Каждый. Каждый рожденный железом сын, кто ещё дышит и носит чёрное. Каждый благородный Змий. Каждый достойный Ворон с Киавара. Мне нужны вы все.