— Такова воля железа, — раздался механический, лишенный эмоций голос. Похожий на голос Ауга, но все же не его.

Он стал машиной, кровь превратилась в масло, сухожилия — в проволоку, кости — в стальные прутья, глаза — в горящие диоды, разум… его разум… У Ауга не осталось разума — только вычислительное устройство, неподвластное концепциям чести и братства.

Холодные металлические пальцы медленно обхватили запястье Медузона, руки, торс, впивались в плоть, отрывая кусок за куском, словно резину, пока под ней не сверкнула окровавленная сталь…

Медузон очнулся, сердце бешено колотилось, воздух со свистом вырывался из легких. Сервитор двигался своей дорогой. Он слышал удаляющийся скрежет его гусениц. В коридоре все еще держался тусклый полумрак.

Но вот снова вспыхнули светильники, и тени исчезли. Свет резанул Медузона по глазам, и он заморгал, стараясь избавиться от сухого жжения.

— Биоанализ, — прохрипел он, с трудом узнав собственный голос.

Доспех выполнил команду, и на планшете, вмонтированном в наручник, развернулась длинная инфолента. Физиологические параметры в пределах нормы.

— Неврология.

Вторая лента развернулась рядом с первой, показывая результаты анализа мозговой деятельности и химического состава. Параметры ниже нормы, прогноз неблагоприятный. Медузон отключил диагностику. Сердечный ритм и дыхание понемногу восстанавливались. Внутренний хрон просигналил, регистрируя проведенное без сна время. Он отключил и его тоже.

После этого он не встретил ни души — ни воображаемой, ни реальной. На корабле было тихо, как в могиле. Впереди показался вход в мастерские. Ayг должен быть там.

Двери разошлись по его команде, но их механизм протестующе заскрипел. Внутри темнота царила над светом, излучаемым натриевой лампой, которая висела под потолком на толстой проволоке. Коридор от входной двери выходил в просторное рабочее помещение, совершенно пустое, если не считать высокого каркаса, держащего почти неповрежденный комплект брони легиона. Брони Ауга. Черный лак на керамите блестел в лучах света, а на левом плече выделялся незапятнанный символ в виде белой латной перчатки. С Льякса Ayг вернулся обновленным и сильным, поэтому выделялся среди других воинов Десятого, в большинстве своем сильно потрепанных в боях.

— Ты выглядишь усталым, военачальник, — раздался голос откуда–то сверху.

Медузон поднял взгляд к широкому помосту и фигуре, которую не заметил, войдя в помещение. Он подавил беспокойство, вызванное удивительным выбором времени для этого замечания, и приветствовал старого друга:

— Избранная Длань. Джебез. Мой брат.

— Я рад, что ты так обо мне думаешь, — сказал Ауг, полускрытый разделявшей их сетчатой оградой помоста. — Присоединяйся ко мне, Шадрак.

Медузон прошел к металлической лесенке, ведущей на верхний уровень, где находилась настоящая мастерская Ауга. Поднявшись и увидев, во что превратился его брат, он широко раскрыл глаза:

— Кровь Медузы…

Он не мог удержаться от возгласа. После Оквета Медузон еще ни разу не видел Ауга без доспехов.

Тело почти сплошь покрывали шрамы. По крайней мере, там, где еще осталась плоть. Металла стало больше, чем кожи. Была заменена изрядная часть торса, и внутренние синтетические и аугментические органы просвечивали сквозь закаленную прозрачную пласталь. Правая нога и правая рука присоединялись к телу сервоузлами. Трубки и провода направляли электрические импульсы и искусственную машинную кровь через сосуды и нервную систему, в которой давно не было настоящих нервов.

— Горгонсон говорил мне, что адептам Марса пришлось тебя основательно отремонтировать, но я не ожидал таких масштабных операций, — признался Медузон.

Джебез сжал свою бионическую руку, и ее механизмы загудели мощно и послушно.

— Как я и рассказывал, после возвращения на борт «Даннанга» меня пришлось основательно переделать. Если честно, я стал сильнее, чем когда–либо.

— Меня это… немного смущает.

— Выглядит ужасно, согласен, — сказал Ayг и накинул одеяние, скрывшее большую часть тела, составленного из множества деталей. — Что еще говорил тебе Горгонсон?

— Что я должен больше спать.

Медузон осмотрел несколько предметов, над которыми корпел Ayг. На рабочем столе лежал отлично сделанный болтер, разобранный на части, рядом отключенный топор, два мономолекулярных клинка на одной рукояти и несколько бронебойных гранат.

Ayг прикоснулся бионической рукой к шее Медузона, и тот вздрогнул, почувствовав под кожей тонкий механодендрит.

— Прошу прощения, я должен был сначала попросить разрешения, — сказал Ayг. — Порой совсем забываю об этом. Имплантаты подавляют социальные барьеры.

Медузон потер шею. Боль была незначительной, но сам поступок его удивил.

— Это было бы кстати.

— Как кстати было бы последовать совету Горана. Я обнаружил повышенный уровень норэпинэфрина, серотонина и гистамина. Вкупе с постоянным для тебя недостатком сна это может свидетельствовать о временном спаде когнитивного функционирования, замедлении исполнительных и автономных функций и давлении на таламус и префронтальный мозг.

— И все это ты узнал сейчас?

Ауг кивнул:

— Сильнее стало не только мое тело, Шадрак. Мой разум — тоже.

— И, как я полагаю, это помогает тебе в твоих занятиях? — Медузон указал на разложенные на столе предметы

Ауг взял в руки болтер, словно оценивая его.

— Несколько модификаций, чтобы увеличить разрушающую силу, дальность и точность стрельбы.

— А как насчет другого твоего занятия?

Ayг обернулся и прищурил глаза.

Медузон решил объясниться:

— Того, которому помешал Вулкан. Что ты хотел улучшить в этом случае?

Лицо Ауга помрачнело:

— Честно говоря, я и сам не знаю. На Льяксе ко мне подошел Кернаг. Он рассказал мне о культе.

Железный отец произнес это слово, не задумываясь об его истинном значении, и Медузон сжал челюсти.

— Он сказал, что может вернуть нашего отца из царства мертвых.

— Подобные занятия запрещены, Ayг. Не говоря уж о невозможности этого действа по отношению к Горгону.

Ауг подавленно кивнул:

— Я знаю. Сначала я отверг идею Кернага, не поверил его речам и подозрительным слухам, дошедшим до меня от некоторых железных отцов.

— О так называемых Ключах Хель?

Aуг опять кивнул:

— Возможно, проводимые на Льяксе процедуры притупили мои инстинкты. Но мне стало любопытно. Кернаг показал серебряную руку, и тогда во мне что–то изменилось. Это трудно описать. В ней ощущалась психическая сила, какое–то влияние.

— Ты хочешь сказать, что она была живой?

— В какой–то мере. В ней тлела жизненная искра.

— Но тебе следовало понимать, что это не может быть наш отец. То, что сделал Кернаг, — даже не просто кощунство.

— Увы, когда мы создали тело, опровергнуть ложь стало труднее.

— Если бы я отказался преклонить колени перед обновленным Железным Советом и признать созданного вами голема, что тогда?

Ayг опустил голову:

— Я надеялся, что до этого не дойдет. Я надеялся, что ты поймешь смысл этого действа.

— Смысл победил только благодаря молоту Вулкана. Если бы не он, вы бы убили меня, Ayг. После всего этого я не отступлюсь.

Железный отец поднял голову, и Медузон смог встретить его взгляд.

— Ты пришел, чтобы убить меня, Шадрак? По старой дружбе?

Медузон медленно выдохнул, словно принимая решение, хотя сделал это еще несколько недель назад в полуразрушенном зале.

— Нет, ничего подобного. Ты поклялся быть верным — поклялся на моем мече. Я хотел быть уверенным. На самом деле я желал бы во всем разобраться.

— С появлением руки что–то вернулось, — сказал Ayг. — Это все, что я могу сказать. Нечто выше моего понимания. Я думал, что в ней заключена сущность Горгона, каким–то образом переплавившаяся в металл. Но теперь я знаю, что это было что–то другое.

— Я не буду притворяться, что мне известны все тайны Галактики, — признал Медузон. — Я простой солдат. До Никеи я нечасто заглядывал в библиариум, а теперь и того реже. Хотя я знавал нескольких псайкероа и верю в сверхъестественные явления. После резни, после нашего сокрушительного поражения, намного позже, я встретил ветерана, побывавшего на Истваане. Звали его Эразмус Рууман, Железнокованный. Он рассказывал, что творится на той проклятой земле, о тотемах из черепов, о распятиях и мольбах древним богам на языкax, недоступных человеческим губам. Более того, сказал он, боги отвечали.